Две вещи, тем не менее, очевидны относительно любой религии, которая может исходить из кибернетики и теории систем, экологии и естественной истории. Первое – это то, что при задавании вопросов не будет границ нашему высокомерию. И второе – всегда будет проявление покорности при восприятии ответов. Здесь мы окажемся в условиях резкого контраста с большинством мировых религий. Они проявят малую покорность в поддержке ответов, но большой страх перед содержанием вопросов.
Если мы можем показать, что признание определенного единства в общей структуре есть повторяющаяся характерная черта, тогда возможно, что некоторые из самых диспаратных (несоизмеримых) эпистемологий, рожденных человеческой культурой, могли бы дать нам путеводную нить относительно того, куда идти дальше.
1. Трагедия.
Кажется, что драматурги в Древней Греции и, возможно, их аудитории и философы, процветавшие в этой культуре, считали, что поступок, совершенный в одном поколении, может создать контекст или запустить процесс, который определит личную историю на долгое время.
Рассмотрим историю дома Атрея в мире и драме. Убийство Хризиппа его сводным братом Атреем кладет начало последовательности, в которой жену Атрея совращает его брат Тиест, а в возникшей борьбе между братьями Атрей убивает и готовит в виде блюда сына своего брата. Затем это блюдо подается на обед отцу убитого… Эти события ведут в следующем поколении к принесению в жертву Ифигении ее отцом, Агамемноном, другим сыном Тиеста, и так далее, вплоть до убийства Агамемнона его женой Клитемнестрой и ее любовником Эгистом, братом Агамемнона и сыном Тиеста.
В следующем поколении Орест и Электра, сын и дочь Агамемнона, мстят за смерть своего отца убийством Клитемнестры, то есть совершают акт матереубийства, за что фурии преследуют Ореста, пока не вмешивается Афина, организующая суд Ареопага над Орестом. Суд в конце концов прекращает дело. Итак, потребовалось вмешательство богини, чтобы поставить точку в последовательности (в неизбежности), в которой одно убийство неотвратимо влекло другое.
Идея греков о необходимой последовательности не была, конечно, уникальной. Интересно то, что греки, казалось, считали неизбежность абсолютно безличностной темой в структуре человеческого мира. Получалось, что начиная с первого поступка, кости выпадали намеренно против участников игры. Указанная тема использовала в качестве средства человеческие чувства и мотивы, но сама тема (мы будем вульгарно называть ее «силой») замышлялась безличной, выше и больше богов и людей, как отклонение в структуре Вселенной.
Такие идеи встречаются и в другие времена, и в других культурах. Индуистская идея кармы очень похожа на греческую «неизбежность» и отличается от последней только тщательной разработкой, характерной для индуистской религии, включающей как «хорошую», так и «плохую» карму. Кроме того, она содержит рецепты избавления от плохой кармы.
Я сам встречался с подобным верованием у племени ятмул в Новой Гвинее. Шаманы этого племени заявили, что могут видеть «нгламби» человека как окружающее ее или его темное облако или ауру. Племя ятмул верит в колдовство, и совершенно ясно, что нгламби является одной из его примет. А может согрешить против В, таким образом навлекая на себя черное облако. В может заплатить колдуну, чтобы отомстить за первый грех, а тогда нгламби будет окружать как В, так и колдуна. В любом случае ожидалось, что человека с черным нгламби ждет трагедия – возможно, его собственная смерть, возможно, смерть родственника, потому что нгламби – заразен, а сама трагедия будет вызвана колдовством. «Нгламби», как и греческая «неизбежность», срабатывает через человека.
Настоящий вопрос, однако, не касается деталей «неизбежности», «нгламби», «кармы» и других похожих понятий, которые человек приписывает большей системе. Вопрос прост: каковы основные характерные черты мыслительных подсисистем, называемых индивидуумами, возникающие из их объединения в большие системы, также обладающие мыслительными характеристиками, которые можно было бы выразить созданием мифологий (истинных или ложных), подобных «неизбежности» и т.д.? Это вопрос другого порядка, на который нельзя ответить ни овеществлением большей мыслительной системы, ни простым пробуждением мотивов участников.
Можно предположить часть ответа, хотя бы для того, чтобы показать читателю направление исследования.
«Неизбежность», «карма» и «нгламби» – это все овеществленные абстракции, последнее из этого перечня наиболее конкретно воображенное, так что шаманы могут даже «видеть» его. Другие менее овеществлены и воспринимаются только через предполагаемые последствия, прежде всего – в мифах.
Хорошо известно, что человеческие верования становятся самоподтверждающимися – как непосредственно, так что верующий склонен видеть, слышать или ощущать то, во что он верит, так и опосредственно, когда вера утверждает себя оформлением действий верующих таким образом, который заставляет их избегать то, во что они верят, на что надеются, чего боятся. Одной из характерных черт людей является потенциальная склонность к патологии, возникающая из гибкости их природы. Они собираются вместе, чтобы создать совокупности, которые становятся воплощением тем, о которых сами индивидуумы могут и не знать.
В терминах такой гипотезы «неизбежность» и «карма» являются вторичными патологическими явлениями, порожденными группированием подвижных, гибких подсистем.
2. Противоречивые и конфликтующие темы
Еще одну мыслительную характеристику крупных систем можно пояснить на примере тем из греческой драмы. В этом комплексе разделенных идей наряду с «Орестеей» существовала и пронизывающая поколения последовательность мифов, связанных друг с другом понятием «неизбежности» и начинающаяся с отдельного акта. Кадмий навлек на себя гнев Ареса, убив священного змея, и это послужило началом многих бед в царском доме Фив. В конце концов, дельфийский оракул предсказал, что Лай-царь Фив будет иметь сына, который убьет отца и женится на собственной матери– Иокасте, жене Лая.
Лай тогда попытался противодействовать предсказаниям оракула и, таким образом, вопреки желанию навлек на себя трагическую неизбежность. Сначала он отказался от сексуального контакта с Иокастой, чтобы избежать рождения сына, который должен был его убить. Но Иокаста напоила мужа, и сын был зачат. Когда ребенок родился. Лай приказал связать его и оставить на горе. Но опять его план не удался. Ребенка нашел пастух, а усыновил его царь Коринфа. Мальчика назвали Эдипом (то есть Толстоногим, так как его ноги распухли, когда он лежал связанный в горах).
Мальчишки дразнили Эдипа за то, что он не был похож на своего отца. Поэтому он отправился в Дельфы за объяснением, а там выслушал приговор, что он был обречен убить отца и жениться на матери. Эдип, не знавший, что он приемный сын, и считавший коринфского царя отцом, решил спастись бегством и не возвращаться в Коринф.
Во время скитаний он встретил незнакомца на колеснице, который грубо отказался пропустить его. Он убил незнакомца, который и оказался его настоящим отцом. Продолжая свой путь, он встретил Сфинкса недалеко от Фив и разгадал его загадку: «Что это такое: сначала ходит на четырех ногах, потом на двух, а в конце на трех?» Сфинкс покончил жизнь самоубийством, а Эдип внезапно оказался героем, принесшим большую пользу городу Фивы. Он стал царем этого города, женившись на Иокасте. От нее у него было четверо детей. Наконец, в город пришла чума. И оракул приписал причину чумы страшному поступку одного человека. Эдип настоял на расследовании этого дела, хотя слепой мудрец посоветовал ему не будить беду. Правда вышла наружу. Эдип, царь Фив, сам оказался тем человеком, который убил своего отца и женился на своей матери. Иокаста в ужасе повесилась, а Эдип ослепил себя булавкой от ее шарфа.
Эдипа выслали из Фив, он бродил по миру в сопровождении дочери Антигоны. Наконец, старый и больной, он прибыл в окрестности Афин. Там он таинственным образом исчез в рощах, священных для фурий, как полагают, чтобы разделить с ними загробную жизнь.